Сергей Пенкин - Неофициальный Сайт

В аристократической Англии ему, сыну железнодорожника, пожаловали титул "Мистер экстравагантность". После выступления в Канаде назвали Князем Серебряным. Сергей Пенкин 11 лет подряд поступал на эстрадное отделение Гнесинки, пытаясь доказать, что у него для сцены есть все данные: например, уникальный голос в четыре октавы, благодаря которому он сейчас попал в Книгу рекордов Гиннесса. Пенкин работал с такими мировыми звездами, как Монтсеррат Кабалье, Шарль Азнавур, Бой Джордж, Питер Гэбриэл.

На сцене он - нечто мерцающее в блестках, каждый раз поражающее публику своими супероригинальными нарядами. А после концерта это уже другой человек. Тихий, спокойный и, кажется, очень доброжелательный.

"НЕКОТОРЫЕ УВЕРЕНЫ, ЧТО ЭТО Я ИСПОЛНЯЮ ПЕСНИ ИЗ ПРОГРАММЫ БАСКОВА"

— Сергей, в одном из своих интервью вы обмолвились, будто Николай Басков украл у вас репертуар...

— Наоборот. Это он меня обвинил в воровстве. Но дело в том, что, например, песню "Памяти Карузо" я исполнял еще в 1991 году, в двух вариантах — классическом и эстрадном. А потом не забывайте, что это все-таки мировой шлягер, который исполняют многие певцы. Та же история с "Тонкой рябиной" и другими песнями. Знаете, там, где он учился, мы уже преподавали...

— Басков с его классическим репертуаром составляет вам конкуренцию?

— На эстраде всем хватит места. Главное, чтобы этим занимались настоящие профессионалы, которые работают по велению души. Например, многие мои коллеги озабочены проблемой хита. Это означает, что они думают о деньгах, а не о творчестве. То, что сейчас происходит у нас на эстраде, мне напоминает колхоз: человек заработал деньги на продаже помидоров или колготок и решил вложить их в шоу-бизнес, в котором, извините, ничего не понимает.

— А в вас никто не хотел вложить деньги?

— Нет. Если бы у нас общество было образованное, спонсоры в очереди бы стояли: ну не могу я петь дешевую пошлятину! В принципе, на искусстве можно зарабатывать деньги. Многие у нас так делают. Но сцена никогда не простит фальши. Даже не фальши, а предательства. Это как продать душу дьяволу. Если у человека есть данные, он должен их реализовывать. Иначе получается какая-то проституция.

Я не боюсь показаться нескромным и знаю, что говорю. Есть две причины, почему меня редко показывают по центральным телеканалам. Во-первых, у работающих там людей нет ни культуры, ни вкуса. А во-вторых, из-за меня некоторые певцы просто могут остаться без работы. Куда проще заработать деньги на песнях типа "Я беременна — это временно". Настоящее же искусство требует более серьезного отношения: я имею в виду и вложения, и восприятие. Поэтому я и остаюсь, как сегодня принято говорить, неформатным.

— Но наверняка среди ваших коллег есть такие, рядом с которыми вам было бы "не стыдно"?

— Конечно. Это Муслим Магомаев, Ренат Ибрагимов, Зураб Соткилава. Вот если бы на российской эстраде было побольше таких певцов, мне было бы не стыдно за нее. У меня такое впечатление, что для многих в музыкальной тусовке я как бельмо на глазу.

— Как это проявляется?

— Ну, например, во время сборных концертов. Артисты общаются за кулисами. Как только я прохожу, резко замолкают. Я очень чувствую такие вещи.

— В прессе Шуру иногда называют "Пенкиным для бедных". Вас не коробит от такого сравнения?

— С кем меня уже только не сравнивали! И с Шурой, и с ДеЦЛом. Мы однажды опаздывали на самолет, и я попросил побыстрее нас пропустить, а впереди долго разбирались с двумя какими-то алкоголиками. Тут они меня увидели и начали вопить: "Ой, Боря!". Я, конечно, был в шоке.

— Странная закономерность: во всех интервью вы хотя бы вскользь упоминаете имя Бориса Моисеева. Вы что-то с ним не поделили?

— Боже упаси! Я ничего не имею с ним общего. Просто журналисты любят проводить какие-то аналогии. Да и не только они. Однажды мне позвонила женщина и спросила: "Вам нравится, как поет Моисеев?". — "А разве он поет?". — "Я всегда знала, что вы ему завидуете!" — и бросила трубку. Вот так постепенно, неожиданно для себя я и стал завистником Бориса Моисеева.

— На сцене вы очень темпераментны, а в жизни кажетесь тихим и умиротворенным. Где настоящий Сергей Пенкин?

— Я везде настоящий. Просто вне сцены мне хочется отдохнуть от того, что я там вытворяю.

— Значит, на сцене все-таки маска?

— Я не лукавлю на сцене, не обманываю зрителей, показывая им какой-то совершенно придуманный образ. Во время концерта я усиливаю эмоции, чтобы держать публику в напряжении, — иначе будет неинтересно. А в жизни я действительно более спокойный человек.

Я надеваю маску для тех, кто не понимает моего искусства. Помните, в арии Мистера Икс есть замечательные слова: "Всегда быть в маске — судьба моя"? Отчасти я могу это сказать и о себе. У людей недалеких все представления о Пенкине сводятся к красочным костюмам. Сколько можно объяснять, что артист всегда должен выглядеть супер? Это составляющая его профессии. Но таких людей интересует только грязь, а не мои успехи! В жизни я другой — очень ранимый, как и все актеры. Когда-то прекрасно сказала Фаина Раневская: "Моя жизнь — сплошное недо...". "Талант приводит к одиночеству" — тоже ее слова, и они верны не только в отношении меня, но и практически любого творческого человека.

"ДАЖЕ КОГДА Я РАБОТАЛ ДВОРНИКОМ, ПОКУПАЛ КУРТОЧКУ НА БАРАХОЛКЕ И ОБШИВАЛ ЕЕ БЛЕСТКАМИ"

— Недоброжелатели сравнивают вас с петухом или попугаем, поклонники — с жар-птицей. А с какой птицей вы сами хотели бы сравнить себя?

— Я предпочел бы соловья. Жар-птица, конечно, красиво, но голос, умение петь значат гораздо больше антуража. Для привлечения к себе внимания любой может одеться ярко и вызывающе. Но одежда не заменит вокальных данных. Муслим Магомаев как-то очень хорошо сказал: "Раньше певцы хотели быть звездами, а теперь звезды хотят быть певцами". По-моему, это очень точно отражает сегодняшнее состояние эстрады.

— Так ваши яркие костюмы — это рекламный ход?

— Просто люблю оригинальную одежду и одеваться под настроение (а оно у меня меняется часто). Да, я яркий! И это лучшее доказательство того, что родился не в той стране и не в то время. Скажем, в каком-нибудь XVIII веке мужчина в кружевах и расшитом золотом камзоле ни у кого не вызывал удивления.

Наша семья жила очень скромно. Поэтому в детстве красивая одежда и хорошая обувь для меня были чем-то недосягаемым. Но я всегда старался быть эстетом. Пытался украшать то, что было. До сих пор все сценические костюмы придумываю сам, не доверяю никаким модельерам. Даже когда работал дворником и часто не хватало денег на еду, покупал какую-нибудь курточку на барахолке и обшивал ее блестками. Думаю, если бы не стал певцом, из меня получился бы неплохой портной.

— Может, стоило бы попробовать? Сейчас у деятелей шоу-бизнеса считается модным открывать свои бутики...

— Нельзя сидеть одной попой на двух стульях. Добиться настоящего результата можно, только занимаясь чем-то одним. Я выбрал музыку. А что касается моды, тут я демократ. Мне доводилось видеть, как профессиональные модельеры используют в своем творчестве мои идеи, ну и что теперь? Мне не жалко.

— А вы никогда не попадали из-за своих нарядов в неприятные истории?

— Однажды в амстердамском аэропорту меня не хотели пропускать, ссылаясь на запрет о ввозе в страну изделий из кожи редких животных (на мне были сапоги из крокодила). Мы очень долго спорили, в конце концов, я переобулся. Увидев мои яркие вельветовые сапоги, таможенники только воскликнули: "О майн гот!" (кажется, они были шокированы). Но им пришлось меня пропустить.

"КРИМИНАЛ ИСПЫТЫВАЕТ КО МНЕ ИНТЕРЕС"

— Вам везет на криминальные истории. То вас избивают, то квартиру грабят...

— Криминал испытывает ко мне интерес. Правда, слава Богу, с ограблениями уже покончено. Мою квартиру 24 часа в сутки охраняют.

— А правда, что на вас напали даже во время съемок клипа?

— Это была оплошность моего директора: он не взял с собой охрану. По сценарию клипа мы снимали людей с зажженными факелами. Съемки проходили ночью возле кладбища. Вдруг к нам подъезжают местные, принявшие нас за сатанистов. Вообще, со съемками этого клипа с самого начала все не заладилось: как-то он уж очень тяжело делался. Хотя песня о любви, о самом светлом человеческом чувстве...

— На концерте вы поете, не жалея ни голоса, ни сил. Как оберегаете свои драгоценные связки?

— Естественно, стараюсь ухаживать за голосом. Пью горячий чай, избегаю петь в плохо отапливаемых помещениях. Я очень люблю мороженое, но оно же холодное, и я его в микроволновке разогреваю. В результате получается нечто похожее на взбитые сливки, но что делать — нужно искать компромисс.

— Ваш голос в четыре октавы занесен в Книгу рекордов Гиннесса. Это как-то тешит самолюбие?

— Приятно, конечно, но особой радости нет. Я не придаю большого значения титулам. Это все мишура. Самое главное достижение — зритель на концерте.

— Зачем обладателю такого шикарного голоса нужно было 11 лет штурмовать Гнесинку?

— Не забывайте, что в застойные времена без бумажки о музыкальном образовании мне не позволили бы выступать. И потом всегда есть люди, готовые облить грязью. У меня и без того врагов много, сколько про меня гадостей говорят... В отсутствии диплома они нашли бы повод позлословить о том, что я занимаюсь не своим делом.

— По какой причине вам давали от ворот поворот? Неужели приемная комиссия 11 лет подряд не могла рассмотреть ваш талант?

— Всегда есть блатные. Нужно сначала их принять, а уж потом оставшиеся места распределять среди таких, как я. Помню, одна секретарша, дама, совершенно далекая от музыки, выдала мне пафосно: "Сергей, кто-то должен петь, а кто-то и хлеб выращивать. Займитесь вторым". Видимо, Пенза, откуда я приехал, казалась ей деревней, и все провинциалы должны коров пасти, а не лезть в приличные учебные заведения.

Возможно, я и на 11 раз не поступил бы, если б не познакомился с Раисой Саед-Шах. "Я хочу с тобой заниматься, ты готовый певец", — сказала она, когда услышала мой голос.

— Говорят, в составе одной из приемных комиссий был Александр Градский. Интересно, он по-прежнему считает, что вы бездарны?

— Как-то мы встретились с ним на концерте, он сказал: "Ты здорово поешь!". Градский, конечно же, не помнит, что прослушивал меня, еще сидя в приемной комиссии, а я не напоминаю об этом.

— Вам уже за 40, но вы продолжаете учиться. Зачем?

— Я окончил культпросветучилище, потом музучилище в Пензе и эстрадное отделение Гнесинки. Кроме того, я могу преподавать. У меня даже есть свой ученик — Женя Малинин, он работает у Пугачевой на бэк-вокале. Сейчас я учусь в аспирантуре, пишу диссертацию о творческой индивидуальности артиста. Зачем? Да все по той же причине, о которой говорил раньше: наша эстрада напоминает мне колхоз, а я хочу, чтобы было больше вкуса и культуры. Когда защищу диссертацию, собираюсь поступать в мединститут на факультет фониатрии.

— Как педагог по вокалу и будущий фониатр откройте секрет: сырые яйца действительно благотворно влияют на голосовые связки?

— Ни в коем случае нельзя есть сырые яйца! Когда вы готовите яичницу, у вас ведь руки становятся липкими? То же самое происходит со связками — две ниточки просто слипнутся и не смогут работать. Еще связки раздражают семечки, табак, холодная вода, мороженое.

— Жена Сергея Пенкина — это миф, придуманный журналистами? Или она действительно существовала?

— Конечно, не миф. Но мы развелись уже, да и в браке прожили недолго — около года. Хотя были знакомы почти 10 лет. Она русская, но живет в Лондоне. Мы познакомились, когда Лена приехала снимать репортаж для английского телевидения. Я по утрам работал дворником, а вечером пел в ресторане. Англичанам, видимо, была интересна судьба начинающего певца Пенкина. Популярность у меня тогда была подпольной. Хотя я и сейчас остаюсь нелегальным: ротации на радио нет, по телевизору почти не показывают.

— А почему разошлись? Характерами не сошлись?

— Так бывает иногда в жизни. Мы остались хорошими друзьями. Но дело в том, что я часто уезжаю на гастроли, а это не всем нравится. Не все способны выдержать плотный гастрольный график своей второй половины. На мой взгляд, к жизни с артистом надо готовиться еще до замужества.

— Я знаю, вы сейчас строите загородный дом. Наверняка это будет нечто грандиозное.

— Около 16 метров высотой, с одной стороны полукруглый — когда по лестнице идешь, там такие узкие окна метров по 12. Хотя большие витражные окна мне больше нравятся, меня отговорили их делать, и я поставил цветные стеклоблоки.

Земли мало: мне сулили 30 соток, но в итоге я не получил обещанного и приходится тесниться на 15 сотках. Дом большой — 1000 квадратных метров. Кирпич очень яркий — морская волна с зеленцой, как малахитовая шкатулка. Под дождем он одного цвета, когда высыхает — другого. Причем это такой материал, а не краска. Крыша синяя.

Между прочим, в начале свой дом я представлял в виде летающей тарелки или женской туфли. Да вот только нельзя у нас такое делать — климатические условия неподходящие.

Людмила ТРОИЦКАЯ
"Бульвар", 21 декабря 2004